Дмитрий Братусь

В судах РК несколько лет рассматривался спор о взыскании компенсации за использование объектов авторских и смежных прав. Особенность ситуации в том, что права "заведены" в Казахстан из России. Договор об "уступке" прав подчинен российскому применимому праву. Казахстанская компания, получившая права, заключила договор об управлении исключительными правами на коллективной основе. Организация по коллективному управлению заявила иск местному пользователю от своего имени. При движении дела по "второму кругу" в суде апелляционной инстанции возник вопрос о природе договора, заключенного по российскому праву - лицензионный или агентский. Апелляционная инстанция поддержала отказ в иске, отказала в удовлетворении апелляционных жалоб истца и третьего лица.

1. Общие положения

Резонансное разбирательство о взыскании компенсации (около 6 млн долл. США) с казахстанской компании, причастной к техническому обеспечению сообщений телевизионных передач, завершилось благоприятно для ответчика на этапе апелляционного пересмотра (постановление Алматинского горсуда от 15.02.2019 г. № 11225). Отказ в иске (решение СМЭС г. Алматы от 21.12.2017 г. № 7527-17-00-2/11243) оставлен без изменения. Алматинский горсуд разрешал этот затянувшийся спор по «второму кругу», после направления дела кассационной инстанцией на новое рассмотрение (постановление ВС РК от 04.12.2018 г. № 6001-18-003гп/732).  Наиболее примечательные, с цивилистической точки зрения, эпизоды данного конфликта освещал в одном из предыдущих очерков (https://zakon.ru/blog/2019/2/5/ohrana_smezhnyh_prav_s_inostrannym_elementom) и продублировал в своем заключении специалиста, приобщенном апелляционной инстанцией к материалам дела.

В комментируемом постановлении подтверждаются стабильные позиции казахстанской правоприменительной практики по авторским и смежным с ними спорам:

• понятие и содержание исключительного права, его должные основания;
• допустимые и достоверные доказательства использования творений, приемлемые в процессуальном отношении способы фиксации нарушений;
• статус организации по коллективному управлению интеллектуальными правами, ее возможности в подобных конфликтах;
• объективные пределы понятия «организация использования» в авторском праве и связанный с этим нюансом вопрос о правовом положении лиц, оказывающих технические услуги в сфере кабельного и спутникового вещания.

Общее впечатление: укрепляются единообразные подходы по типичным вопросам, судебная доктрина методично восполняет пробелы специального законодательства, оттачивает юридические конструкции творческой подотрасли.

Апелляционная инстанция продемонстрировала редкую в наше время, но неизбежную при беспристрастном и всестороннем разрешении споров об интеллектуальной собственности готовность принимать во внимание теоретическую составляющую. Верховный Суд поощряет подобный подход, обращая внимание на «сложность авторского законодательства» и «отсутствие подробного комментария к нормам авторского права» (см. Обобщение судебной практики рассмотрения дел о защите нарушенных авторских и смежных прав за 2013–2104 гг.).

2. Характеристика исключительного права

Филигранная, во многом «дипломатическая» (конкретная по существу, но уклончиво сформулированная) оценка содержания исключительного права выражена в первых же абзацах мотивировочной части комментируемого постановления (стр. 2).

Приступая к анализу спорного правоотношения и квалификации договоров, представленных истцом в подтверждение своего статуса, суд на основе легальной дефиниции исключительного права (пп. 7 ст. 2 Закона РК от 10.06.1996 г. «Об авторском праве и смежных правах») сначала сформулировал ключевые признаки данной категории, прежде всего указал на юридически обеспеченную возможность правообладателя совершать активные действия с интеллектуальным достижением и относящимися к нему имущественными правомочиями: «осуществлять, разрешать... использование произведений и (или) объекта смежных прав». Возможность самостоятельно использовать объект и распоряжаться возникающими на него правами, одобрять соответствующие действия третьих лиц – это так называемый «позитивный элемент» содержания исключительного права. В том же фрагменте постановления обозначен и «негативный элемент» – право автора или иного правообладателя «запрещать использование».

Критика положения о праве запрещать использование творческого (технического) результата, как элементе исключительного права, представляется справедливой[1]. Недопустимость использования (распоряжения) без согласия правообладателя – общее установление, принцип законодательства об интеллектуальной собственности, имплицитное свойство абсолютной природы исключительного права, а не элемент его содержания, не отдельное правомочие. Отсутствие запрета не считается автоматическим согласием (разрешением) и не «смягчает» ответственность за контрафакцию. При нарушении или угрозе нарушения возникает необходимость в принятии эффективных мер защиты (самозащиты) субъективного права и охраняемого интереса, а не в абстрактном запрете, адресованным одним частным лицом другому. Российский законодатель, например, предусматривает: «Правообладатель может по своему усмотрению разрешать или запрещать другим лицам использование результата интеллектуальной деятельности...» (абз. 2 п. 1 ст. 1229 ГК РФ). При этом делается общий вывод о включении в состав исключительного права двух субъективных прав – права использования и права распоряжения[2].

Функционал понятия «использование» должен и в авторских отношениях отвечать его реальному (позитивному) содержанию. Вряд ли полезным будет «раскассирование» прагматичной категории. Запрет, отказ от использования и прочие решения, нацеленные на пассивное поведение (бездействие), выходят за рамки данного понятия. Иначе не избежать путаницы на практике: использует не тот, кто запрещает пользоваться, а тот, кто извлекает выгоду.

Очень консервативное разъяснение объема исключительных авторских и смежных прав – в строгом соответствии с перечнем легально поименованных имущественных правомочий (без учета действующих норм об «использовании иными способами» и «осуществлении иных действий») – дано Верховным Судом РК (п. 4 и п. 13 нормативного постановления ВС РК от 25.12.2007 г. № 11 «О применении судами некоторых норм законодательства о защите авторского права и смежных прав»). Подобное сужение априори неисчерпывающего списка имущественных правомочий, составляющих исключительное право, имеет не только вполне определенный практический смысл (фактическая обоснованность договорных схем, пресечение распространенных в авторских отношениях попыток обхода антимонопольного и налогового законодательства, обеспечение стабильности гражданского оборота и т.д.), но также связано с преодолением коллизии: «Предметом авторского договора не могут быть права на использование произведения, не известные на момент заключения договора» (п. 5 ст. 32 Закона РК об авторском праве и смежных правах). «Не известные» кому: законодателю или сторонам договора? Стороны, когда договариваются о чем-либо, как правило, понимают, чего хотят и к чему стремятся. Таким образом, казуальная интерпретация явно игнорирует открытые списки исключительных прав, обусловленные стремлением законодателя предугадать перспективы развития культуры, технологий и рынка интеллектуальных продуктов. Нормативно выраженная позиция высшей судебной инстанции побуждает учитывать в договорной и судебной практике поименованные в законе имущественные права (способы использования).

Суд в каждом конкретном деле связан буквальным значением словесного выражения норм (п. 1 ст. 6 ГК РК). Их правильное применение – непременное условие законности и стабильности судебного акта (пп. 4 ч. 1 и ч. 2 ст. 427, ч. 2 ст. 451 ГПК РК). Думается, поэтому апелляционная инстанция не отошла от закрепленной в специальной норме (1996 г.) архаичной и отчасти тавтологичной формулы «осуществлять, разрешать, запрещать» (пп. 7 ст. 2, п. 2 ст. 16 Закона РК об авторском праве и смежных правах). Запрещение – одна из форм разрешения, как условное – одна из форм безусловного. Не случайно Закон РФ от 09.06.1993 г. «Об авторском праве и смежных правах» (с которым казахстанский одноименный Закон от 10.06.1996 г. абсолютно совпадает по подавляющему большинству позиций) ничего не упоминал про запрещение: «Исключительные права автора на использование произведения означают право осуществлять или разрешать следующие действия...» (п. 2 ст. 16). Предполагаю, в ГК РФ (абз. 2 п. 1 ст. 1229 ГК РФ) восторжествовала авторитетная научная позиция одного из корифеев-разработчиков[3]. Проявление уважения к Учителю – закон (в данном случае – во всех смыслах). С другой стороны, имеются ведь прогрессивные формулировки, предусмотренные Особенной частью ГК РК (1999 г.), раскрывающие исключительное право через комплекс перечисленных выше активных действий (п. 1 и п. 2 ст. 964). Суд мог ими воспользоваться! Iura novit curia. Задача комментатора заключается не в том, чтобы угадывать психологические мотивы судейского усмотрения (в общих чертах они описаны выше – объективность, равноудаленность, центризм, прагматизм, пунктуальность), а в том, чтобы воспроизвести в научной обработке имеющийся юридический факт – состоявшееся судебное постановление. К тому же, повторяю, заключение специалиста было принято апелляционной инстанцией, изучено, приобщено к материалам дела и учтено при вынесении вердикта.

Проблема определения содержания исключительного права в рассматриваемом деле оказалась принципиальной (независимо от выбора применимого авторского права – российского, которому был подчинен первоначальный, как бы лицензионный договор, или казахстанского, в соответствии с которым в дальнейшем заключался договор об управлении правами на коллективной основе). От того или иного решения проблемы, во-первых, зависел характер исходного договора (лицензионного или, например, поручения, комиссии) и, во-вторых, правомерность заключения на его основе соглашения с организацией по коллективному управлению (ОКУ). Лицо, не обладающее исключительным (в РФ – и/или «иным», организационным[4]) правом, не может договариваться об управлении на коллективной основе. Ответчик в порядке возражения против иска (эксцепции) доказывал отсутствие у истца исключительного права. Близкая позиция была обоснована в заключении специалиста, в котором освещались нормы применимого российского законодательства. Право на вознаграждение является неотъемлемым элементом исключительного права в совокупности с возможностью фактического применения охраняемого результата. Само по себе право на вознаграждение к способам использования не относится и исключительным (в авторско-правовом смысле) не становится. Лицо, монопольно собирающее в Казахстане платежи по поручению российского правообладателя, является «эксклюзивным» представителем последнего на данной территории, а не обладателем некоего «исключительного права» на вознаграждение. Свойство исключительности, как справедливо пишет Т.Е. Каудыров в своей фундаментальной работе по праву промышленной собственности, присуще многим гражданско-правовым явлениям – оно проявляется в отношениях собственности, в личных неимущественных, организационных отношениях и т.д. Наличие только этого признака автоматически не переводит ситуацию в сферу интеллектуальных (авторских) прав.

С практической точки зрения все, казалось бы, очевидно: обладатель исключительного права на охраняемое интеллектуальное достижение может использовать его «по своему усмотрению любым не противоречащим закону способом» (абз. 1 п. 1 ст. 1229 ГК РФ, ч. 1 п. 1 ст. 964 ГК РК). Э.П. Гаврилов предупреждал о декларативном оттенке данного постулата: «указание на любые формы и любые способы внешне выглядит очень красиво и благородно по отношению к творцам произведений, но на деле оказывается пустой декларацией»[5].

Допустим, правообладатель контролирует использование, осуществляемое «любыми способами» и «в любой форме». Закон РК об авторском праве и смежных правах (пп. 25 ст. 2) называет «пользователем» не только лицо, которое непосредственно извлекает выгоду из произведения, объекта смежных прав, но и того, кто организует использование. Здесь намечается принципиальная коллизия специального закона с общим (ГК РК).

Если почтой доставляется книга, означает ли это, что почтовую службу, авиа- и ж/д перевозчика, экспедитора, доставлявших посылку, следует признавать «организаторами использования»? Тогда – и таможенную службу, раз она организовала пересечение товаром таможенной границы. Понятно, что никто из перечисленных лиц, за исключением, пожалуй, таможни, содержимым посылки детально не интересовался. Если выяснится, что книга – контрафактный экземпляр, может ли правообладатель предъявить претензии не только собственнику, которого «след простыл» и с которого, как правило, ничего не взыщешь, но и ко всем вышеперечисленным участникам процесса доставки?

По буквальному смыслу закона использование интеллектуального достижения – это осуществление с ним определенных действий. Очень важно правильно разграничивать предмет и характер гражданско-правовых отношений – отличать действия по использованию объекта от оказания услуг, выполнения работ, купли-продажи. Правообладатель не заключает с почтой лицензионный договор, а заключает договор об оказании почтовых услуг. Перевозчик занят перевозкой груза, провайдер – предоставлением канала связи, обеспечением доступа к сети и т.д. Подводить всех участников оборота под понятие «организация использования», значит, лишить это понятие конкретного практического смысла.

О.А. Красавчиков (основоположник теории организационно-правовых гражданских отношений) говорил: «В обществе все взаимосвязано прямо или опосредованно».

Мастер, устанавливающий заказчику спутниковую антенну, не «организует использование» интеллектуального продукта (он об этом продукте ничего не знает!), а выполняет работу в рамках договора подряда. Интернет-провайдер тоже лишь предоставляет канал связи, оказывает услугу по допуску в Интернет, но не «организует использование» конкретного произведения или объекта смежных прав. Объектов в зависимости от пропускной способности сети – миллионы, миллиарды и триллионы. Провайдеры – ни магистральный, ни локальный – ничего о них не знают. На этой идее базируются конвенционные нормы об «информационном посреднике» (ст. 112 – ст. 118 Соглашение о расширенном партнерстве и сотрудничестве между ЕС и его государствами-членами и РК от 21.12.2015 г.). Казахстанские суды, однако, предпочитают ограничивать ответственность лиц, задействованных в обустройстве технической инфраструктуры, по нормам Закона РК от 18.01.2012 г. «О телерадиовещании» (ст. 24, п. 3 ст. 34). Подобная мотивировка имела место и в данном разбирательстве (стр. 6 комментируемого постановления).

В Обобщениях судебной практики по защите авторских и смежных прав за 2013–2014 гг. и за 2015–2016 гг. Верховный Суд признавал, что компании, обеспечивающие ретрансляцию телевизионного канала, осуществляют лишь «свои технические функции», различные технологические операции (ретрансляторов, операторов и т.д.) признавал оказанием услуг связи, а не использованием и не «организацией использования» произведений и объектов смежных прав.

3. Квалификация спорного правоотношения

Апелляционная инстанция методично разбирала договорные хитросплетения и, мягко говоря, завуалированные (лукавые) формулировки соглашений, приобщенных к материалам дела, приняла изложенные выше суждения к сведению, оценила их в совокупности с другими изложенными по делу основаниями и доводами.

Буква и дух комментируемого постановления свидетельствуют о взвешенном, равноудаленном подходе суда («Суд проявляет равное и уважительное отношение к сторонам» – ч. 5 ст. 15 ГПК РК) – ни констатация факта исключительного права (позиция истца), ни прямое опровержение этого факта (позиция ответчика) в судебном акте не приводятся. Множество прямых и косвенных признаков в комментируемом постановлении – структурных взаимосвязей, нюансов стиля и смыслового содержания, итоговый вердикт – со всей очевидностью указывают на критическую оценку судом утверждения истца об исключительном (в строгом смысле) праве на вознаграждение.

В мотивировочной части комментируемого постановления декларируется характерное наблюдение за развитием правоотношения: «На основании договора... ООО... предоставило Правообладателю исключительное право собирать вознаграждение за использование произведений, фонограмм и исполнений» (стр. 3–4). Процитированная декларация осталась, однако, условностью, промежуточным суждением. Она совершенно не поддерживается ходом судебных размышлений и завершающими выводами, сформулированными в резолютивной части.

Термин «правообладатель» в комментируемом постановлении – это не преюдиция, а условное сокращение: «ТОО... (по тексту Правообладатель)» (стр. 3). Искусственно (и в то же время искусно) скомпонованная терминология свидетельствует лишь о технических средствах, применяемых при изготовлении постановления в окончательной форме, а не об официальном установлении факта (преюдиции). Подобные стилистические приемы применяются для удобства изложения и восприятия текста, но в принципе не имеют юридического значения. Даже если в силу каких-то причин эстетический эффект будет признан ошибочным, это обстоятельство ни в малейшей степени не порождает риск отмены комментируемого постановления: «Не может быть отменено правильное по существу решение суда по одним лишь формальным соображениям» (ч. 3 ст. 427 ГПК РК).

Важнейшим существенным условием любого авторского договора является положение о результате интеллектуальной деятельности (правах на него). Это утверждение одинаково актуально как по российскому (п. 1 ст. 1235, п. 1 ст. 1286, п. 1 ст. 1308 ГК РФ), так и по казахстанскому (п. 1 ст. 966 ГК РК, п. 2 ст. 31, пп. 1 п. 1 ст. 32, ст. 40-1 Закона РК об авторском праве и смежных правах) гражданскому законодательству. «В предмет лицензионных договоров о предоставлении права использования произведения входят права, способы использования произведения и объекты, относительно которых заключается договор. Отсутствие в договоре названных условий влечет признание договора незаключенным»[6]. Требование закона о безупречном отражении объекта в договоре (взаимосвязанных договорах) доминирует в комментируемом постановлении – суд сделал, на мой взгляд, обоснованный вывод о недоказанности объектного состава: «Однако суду не было представлено допустимых доказательств того, что Обществом был сформирован реестр, в котором были бы отражены сведения об объектах смежных прав (исполнениях, фонограммах), исключительное право собирать вознаграждения за использование которых ООО... предоставило Правообладателю по перечню...» (стр. 4). Суд обнаруживает пороки объектного состава в различных эпизодах одного и того же гражданского дела:

• истец (ОКУ) и выступающее на его стороне третье лицо (тот самый «Правообладатель») не доказали, на какие объекты российская компания делегировала казахстанскому, с позволения сказать, «Правообладателю» исключительные права;
• истец и третье лицо, заключившие между собой договор об управлении исключительными правами на коллективной основе, не смогли обосновать, «за использование каких именно исполнений и фонограмм, из какого конкретно каталога, в каком объеме объектов смежных прав, полномочия на осуществление коллективного управления были предоставлены истцу» (стр. 4 комментируемого постановления);
• «Правообладатель» в мае 2016 г. составил акт об использовании ответчиком в октябре 2015 г. - апреле 2016 г. произведений, исполнений и фонограмм, однако в этот период («разумно в своем интересе незамедлительно»), начиная с октября 2015 г., не требовал от ответчика прекратить контрафактное использование. Указанные в акте и в приложениях к договорам сведения (списки объектов) существенно разнятся;
• суд отметил, что сторона истца попросту запуталась в объектах, исключительные права на которые она отстаивала, и требованиях (даже с учетом корректировки предмета иска в первой инстанции): «Не представлено доказательств, какие объекты – фонограммы и/или исполнения – использовались в составе аудиовизуальных произведений, и кто является производителем того или иного аудиовизуального произведения» (стр. 5).

Не могу не вспомнить острую полемику в ходе заседаний рабочей группы Мажилиса Парламента РК в 2017 г. по вопросу об освобождении правообладателей от обязанности подтверждать свой титул[7]. На мой взгляд, все очевидно: предоставление, отчуждение права в отсутствие основания недопустимо (материально-правовой аспект); каждая сторона доказывает свои требования и возражения (процессуально-правовой аспект). Подтверждение прав на объект интеллектуальной собственности – следующий важнейший нюанс.

4. Основания исключительных прав

Скептицизм апелляционной инстанции по поводу якобы принадлежащих истцу исключительных прав проявился на почве категорических сомнений в объектном составе. Нет объекта – нет права, и наоборот. «Суду не предоставлено допустимых доказательств того, что Обществом сформирован реестр...», «не предоставлено доказательств, за использование каких именно исполнений и фонограмм...», «...перечня таких объектов стороны не предусмотрели», «не представлено доказательств, какие объекты – фонограммы и/или исполнения – использовались...» и т.д. (стр. 4–6 комментируемого постановления).

Идеи истца о нецелесообразности подтверждения исключительных прав в условиях цифровой эпохи, физической невозможности обоснования прав на многие тысячи спорных музыкальных композиций, косности традиционной практики остались процессуальной легендой, так и не став процессуальной позицией. Попытка сослаться на закон, который якобы «не предусматривает» обязанность подтверждать исключительные права оказалась смелой, креативной, но не вполне обоснованной и потому неудачной.

Исключительное право на шедевр возникает либо по факту создания, либо по договору, либо в порядке правопреемства (ст. 7, ст. 962, ст. 965 ГК РК). Конвенционной нормой, конститутивным началом авторского права и творческой подотрасли в целом является положение об использовании интеллектуального достижения с согласия правообладателя. Авторский договор «разрешает использование произведения» (п. 2 и п. 3 ст. 31 Закона РК об авторском праве и смежных правах). Аналогичные по смыслу установления тем же законом предусмотрены для обеспечения оборота смежных прав (п. 7 ст. 37, п. 4 ст. 38). Пользователь, сталкивающийся с требованием о прекращении использования, заключении лицензионного договора, уплате вознаграждения или компенсации может по цепочке в целях снижения рисков (ведь нормы о добросовестном приобретении не распространяются на отношения интеллектуальной собственности) проверить исходные основания подобных требований. Любой пользователь вправе при исполнении вменяемого ему внедоговорного обязательства «потребовать доказательств того, что исполнение принимается... управомоченным на это лицом...» (ст. 275 ГК РК).

5. ОКУ: процессуальные нюансы участия в деле

В мотивировочной части комментируемого постановления сформулирован следующий вывод (стр. 6): «...суд апелляционной инстанции довод ответчика о том, что Общество [организация по коллективному управлению] не вправе подавать такие иски в свою пользу, признает основанным на законе».

По схожим обстоятельствам в отношении той же организации по коллективному управлению, но по другому делу, Алматинский горсуд вынес апелляционное постановление от 30.07.2018 г. № 2а-5285/2018 (оставлено без изменения кассационной инстанцией), в котором признал ничтожным одно из положений устава, «предусматривающее право Общества по защите имущественных авторских и смежных прав правообладателей от своего имени, в том числе с правом получения присужденных имущества или денег...». Проявляя подмеченную выше дипломатичность, апелляционная инстанция не стала ссылаться на этот преюдициальный факт в комментируемом постановлении.

Ограниченная правоспособность (ст. 43, ст. 44 Закона РК об авторском праве и смежных правах) не позволяет никакой ОКУ выступать «юридической фирмой» или, например, «адвокатом» правообладателя в целях конкретного судебного разбирательства. Данное установление поддерживается авторитетной судебной практикой (абз. 2–5 нормативного постановления ВС РК от 25.12.2007 г. № 11), дублируемой в официальных тематических публикациях (см. Обобщения судебной практики рассмотрения дел о защите нарушенных авторских и смежных прав за 2013–2014 гг. и за 2015–2016 гг.).

Участие ОКУ в статусе истца по авторским и смежным с ними спорам допускается только при защите интересов первичных правообладателей – авторов и исполнителей, причем, как казахстанских, так и иностранных (абз. 2 и абз. 3 нормативного постановления ВС РК от 25.12.2007 г. № 11). Данное установление, быть может, не вполне согласуется с «пронзительно имущественными» реалиями сегодняшнего дня, но отвечает главной, извечной цели создания всякой ОКУ: оказание содействия авторам и другим творческим работникам, их наследникам в сборе вознаграждений с неопределенного круга пользователей.

С этой логикой неразрывно связан буквальный смысл традиционной нормы налогового права: «От уплаты государственной пошлины в судах освобождаются: ... 2) истцы – авторы, исполнители и организации, управляющие их [авторов и исполнителей!] имущественными правами на коллективной основе, – по искам, вытекающим из авторского права и смежных прав» (пп. 2 ст. 616 НК РК). Государство вводит данную льготу с целью всесторонней поддержки творческих работников. На обычных, не являющихся творцами коммерсантов ее действие не распространяется. Суды игнорируют (проигнорировали и в данном деле) это фискальное правило, «освобождают» ОКУ от уплаты госпошлины по любому иску, в том числе заявленному в интересах вторичных правообладателей. По законодательству многих развитых стран первоначальные исключительные права возникают не у творца, а у «сильной стороны» правоотношения – работодателя, продюсерской компании, производителя фонограмм и т.д. Закон не освобождает их от уплаты госпошлины.

Правоприменительная практика, игнорирующая букву и дух налоговой нормы (пп. 2 ст. 616 НК РК), противоречит интересам государственного бюджета, финансовой и процессуальной дисциплине. В результате подобных судебных поблажек провоцируется анархия, «броуновское брожение» в деятельности ОКУ. В гражданском процессе возникает риск превращения организаций по коллективному управлению в «общественные реторты» (К. Маркс).

Да и соответствующее основание взимания платежей в рамках расширенного представительства часто не воспринимаются буквально: «Автор музыкального произведения (с текстом или без текста), созданного специально для аудиовизуального произведения, сохраняет право на получение вознаграждения за использование этого музыкального произведения при каждом публичном исполнении аудиовизуального произведения, его публичном сообщении...» (п. 3 ст. 13 Закона РК об авторском праве и смежных правах).

6. Выводы

При столь критичных материальных и процессуальных пороках (путаница в объектном составе правоотношений, неизвестные основания исключительных прав, существенные изъяны доказательственной базы, неподтвержденные и ничтожные полномочия ОКУ и т.д.) суд не мог удовлетворить исковые требования. Как следствие, апелляционная инстанция не сочла возможным отменить решение об отказе в иске.

Изящно уклоняясь в тексте комментируемого постановления от умозаключений по теоретическим вопросам (о содержании исключительного права, квалификации его «позитивных» и «негативных» элементов, «голом» «исключительном» праве на вознаграждение и т.д.), судебная коллегия по гражданским делам Алматинского горсуда сделала прагматичные и конкретные выводы по существу спора, оценила наиболее значимые, по мнению суда, обстоятельства не в пользу истца (о недоказанных правах на объекты, коллизиях в списках объектов правообладателя и ОКУ, противоречиях в мотивировке иска и исковых требованиях, ненадлежащей фиксации предполагаемого истцом контрафакта и т.д.).

Апелляционная инстанция закономерно не согласилась с мнением истца и третьего лица о преюдиции: «Довод Общества и Правообладателя о том, что обстоятельства, установленные решением специализированного межрайонного экономического суда [СМЭС] г. Алматы от 17 марта 2016 г. по делу № 2-20-20186/15, являются преюдициальными и не подлежат доказыванию в настоящем деле, суд апелляционной инстанции находит несостоятельным» (стр. 6–7 комментируемого постановления). В этом деле действительно рассматривался иной юридический состав (участники, объекты, сроки использования и т.д.). Надо учитывать и такой момент: доводы об отсутствии исключительного права, всесторонняя оценка норм иностранного (РФ) материального права, в соответствии с которым был заключен так называемый лицензионный договор, как следует из материалов дела, не озвучивались при его движении по «первому кругу». В данном случае аргументы, заявленные в дополнительных возражениях ответчика на апелляционные жалобы и отмеченные в заключениях специалистов (по техническим вопросам и нормам применимого иностранного права), суд детально проанализировал и дал им соответствующую оценку, повлиявшую на итоговые умозаключения суда.

Разумные рамки термина «организация использования» определить невозможно. Этот термин вообще не имеет прямого отношения к праву интеллектуальной собственности. Быть может, к уголовному праву (по аналогии с «организацией преступного сообщества»). С.А. Судариков сообщает о том, что США активно навязывают миру уголовно-правовые методы защиты авторских прав. Для стран, приверженных традициям континентального права, эта модель неприемлема.

Комментируемое постановление, на мой взгляд, в полной мере соответствует нормам казахстанского материального права и гражданского процесса, вынесено объективным и справедливым судом с неукоснительным соблюдением в ходе разбирательства процессуального регламента после досконального изучения всех обстоятельств дела (наблюдение участника процесса на этапе движения дела по «второму кругу»).

Категория исключительного (авторского) права представляется теоретически перспективной и должным образом неисследованной в цивилистике, несмотря на превеликое множество разнообразных работ по этой теме. Историчность, юридическая природа, содержание и основания исключительного права, классификация и взаимовлияние составляющих его компонентов, их открытый (неисчерпывающий) список, место исключительного права в системе права гражданского, мотивы его включения в эту систему (очень познавательны и наиболее значимы в этом плане как бы аксиоматические суждения В.Ф. Яковлева в его знаменитом «Гражданско-правовом методе регулирования общественных отношений»), изъятия из монополии правообладателя... Все это – захватывающая и, думается, бесконечная проблематика, которая всегда будет притягивать внимание научно-педагогических работников и практикующих специалистов.

[1] См. обзор мнений и научное обоснование: Каудыров Т.Е. Гражданско-правовая охрана объектов промышленной собственности: Монография. Алматы: Жетi Жаргы, 2001. С. 76–80.

[2] Гражданский кодекс Российской Федерации: Постатейный комментарий. В 3 т. Т. III: Комментарий к частям третьей и четвертой / Под ред. П.В. Крашенинникова. М.: Статут, 2014. С. 210 (автор коммент. – Е.А. Павлова).

[3] Дозорцев В.А. Интеллектуальные права: Понятие. Система. Задачи кодификации. Сб. ст. М.: Статут, 2003. С. 48. См. для ср.: Алексеев С.С. Право интеллектуальной собственности. Екатеринбург: Ин-т частного права, 2006. С. 3–11.

[4] Братусь Д.В. Организационные авторские права: виды, признаки, понятие // Авторские и смежные права: актуальные проблемы коллективного управления. Матер. Межд. науч.-пр. конф. Алматы: Аманат; Братусь, Сагадиев, Демеубаев и партнеры, 2018. С. 81–112.

[5] Гаврилов Э.П. Комментарий к Закону Российской Федерации «Об авторском праве и смежных правах». М.: Спарк, Правовая культура, 1996. С. 74.

[6] Право интеллектуальной собственности. Т. 2. Авторское право: Учеб. / Под общ. ред. Л.А. Новоселовой. М. Статут, 2017. С. 332 (автор главы – О.А. Рузакова).

[7] Братусь Д.А. Компенсация за нарушение авторских прав // Он же. Авторское право и Древний Рим: Исторический фундамент этической концепции / Вступ. слово проф. Б.М. Гонгало. М.: Статут, 2018. С. 270–277.